Чацкий сел в карету и приказал кучеру ехать как можно быстрее и дальше от дома Фамусовых. Он был доволен тем, что ему, наконец, открылась правда, и чувство любви больше не будет терзать его каждую минуту. Он не упрекал Софью и понимал, что сам виноват во всем. Нужно было писать письма и выражать в них стихами и пламенными строками свои неугасающие, а все более нарастающие чувства. Может тогда, все было бы и иначе.
Но сейчас не время для упреков и обвинений. Что случилось, того не воротишь. Главное - все позади, скоро начнется другая жизнь, полная новых друзей и ощущений... В мире тысячи красивых и умных женщин, которые сойдут с ума только после минуты разговора с Чацким.
Карета остановилась.
- Куда прикажите, мсье, - дверцу кареты отворил выездной лакей Чацкого, - не по городу же нам кататься...
- Давай к дому, - задумчиво ответил Чацкий, не одаряя лакея взглядом. Карета дернулась и, покачиваясь, «побрела» вверх по улице.
Он снова задумался.
«Что же делать? Куда ехать-то?.. В Саратов?.. Петербург?.. Неважно куда, лишь бы подальше от Москвы...»
Сегодняшней ночью небо не предвещало плохой погоды, но вопреки этому полил дождь. Крупные капли застучали по деревянной крыше, и Чацкий ненароком отодвинул штору, скрывавшую окно и выглянул посмотреть, что творится на улице.
Пусто. Ничего кроме крушащих тротуары капель и света фонарей. Он задвинул штору назад и облокотился на спинку кожаного сиденья. Опять погрузившись в раздумья.
Чацкий не заметил, как подъехал к воротам своего дома. Промокший до нитки лакей подбежал к карете и, открыв дверцу, предложил своему мсье зонт, но Чацкий, будто не заметив промокшего лакея, скрылся за воротами.
- Раз уж мсье не желает идти под зонтом, пойду я, - неотчетливо пробурчал слуга.
В доме все было по-прежнему, в душе - как будто там побывал сам дьявол и навел свой порядок, который ничем не отличается от разрухи. Чацкий, будто одержимый, стал собирать вещи в большой коричневый чемодан. На вопрос лакея «не желает ли мсье постель?» ответил, что больше желает билет в какой-нибудь город подаль Москвы. Слуга послушно отправился на вокзал. К сожалению, он вернулся ни с чем. Билет-то он достал, но поезд будет только в восемь часов вечера следующего дня. Чацкий не мог ждать, но ему пришлось...
Его разбудил звонок в дверь. Тут же в комнату влетел лакей и доложил, что мсье Репетилов жаждет с ним разговора. Чацкий дал указ провести Репетилова в гостиную, а сам оделся и вскоре вышел к гостю.
- Сердечный друг мой! Mon cher! Мне так жаль! - начал Репетилов, - Я слышал о вчерашнем недоразумении. Я уверен, что это было недоразумение, ведь так?
- Я не знаю, друг мой.
- Я смотрю, не весел ты сегодня, неужто так расстроен? Чацкий сел в кресло и взглянул на часы - 3 часа дня.
- Я сегодня же уезжаю, друг мой, Репетилов.
- Уезжаешь? - воскликнул гость, - Но ведь ты только с дороги... боле дня прошло...
- Знаю, но я не могу здесь оставаться, мне противна Москва, противны Фамусовы, Хрюмины и все те, кто насмехался надо мной вчера, - печально сказал Чацкий. - Один ты не признал меня сумасшедшим, лишь под давлением толпы...
- Я бы не пришел, считая тебя сумасшедшим, - перебил Репетилов, - ты мой друг, Александр, и я бы никогда не стал слушать слухи о тебе, тем более, я говорил с тобой и сказать, что ты сошел с ума, было бы не только глупостью, но и оскорблением.
Повисло молчание. Чацкий глядел в пол, а Репетилов пристально смотрел на глаза друга. Ему было жаль Чацкого, но при этом он был рад за него. Ведь тот не отчаялся, не стал пить, разочаровавшись в своей любви, а решил начать новую жизнь...
- А куда ты поедешь? - нарушил молчание гость.
- В Петербург, - ответил Чацкий, поднявшись с кресла, - не хочешь чаю...
- Я не против, - гость развел руки.
- Отлично. Трифон!
Дверь открылась, и в комнату вбежал лакей.
- Принеси, пожалуйста, нам чаю.
Слуга скрылся, не закрыв дверь.
- Сегодня с утра я был у Фамусовых... - сообщил Репетилов, - там просто хаос какой-то. Слуги из угла в угол скачут, отец ругает дочь, Лиза, служанка, ее утишает и пытается усмирить Павла Афанасьевича. Скалозуб там тоже ошивается, ищет что-то. Я не стал с ним говорить, - гость опустил глаза, - но я имел диалог с Молчалиным. Тот тоже собирался уезжать.
В комнату вошел Трифон. Он поставил серебряный поднос на стол, что разделял Чацкого, внимательно рассматривающего свой камин, и Репетилова, который сел в кресло, положив ногу на ногу, и скрылся, на этот раз, закрыв за собой дверь.
- Угощайся, - щедро предложил Чацкий. - Так ты говоришь, - спустя короткую паузу переспросил он, - что говорил с Молчалиным... И куда же он собирается?..
- За границу, - сделав глоток горячего чая, ответил Репетилов, - во Францию, если не ошибаюсь - в пригород Парижа. Не знаю, что он там оставил...
- Да, действительно странно. Что Алексей Степанович там будет искать, может, новую любовь?
- Прости? - не понял гость.
- Странно, в этом городе слухи быстрее ветра разлетаются, а о романе Софьи с Молчалиным никто еще не знает... - протянул Александр Андреевич.
- Что? Но я думал...
- Я тоже так думал, когда вернулся со службы. А правду узнал лишь вчера ночью. Целый день беспощадных терзаний любовью и все зря...
- Кхм... Александр, меня просили передать тебе кое-что...- Репетилов сделал паузу, - Молчалин, он... он сожалеет...и просит прощения. Разумеется, ответа он не услышит вовсе, вы навряд ли увидитесь, но он просил передать, что я и сделал, правда. Честно сказать, я даже догадаться не мог в чем проблема. Надеюсь, это был благоприятный момент для такого сообщения.
- Ничего, мог бы и сразу сказать... Так или иначе, я все равно не верю. Нет, ни тебе, ему - Молчалину. Он хороший человек, но я не смогу поверить тому, кто уже раз меня обманул. Молчалин попросил передать тебя, мой друг, это прощение, лишь для того, чтобы смягчить разъярившуюся совесть. Ему стыдно, и он чувствует себя виновным. Это, как человек, который не в силах при всем своем желании помочь лучшему друг, говорит: «прости, я не могу...».
Снова комнату посетило молчание. Чацкий взял вазочку с полки и осмотрел ее, словно в лавке купца, после чего поставил на место и повернулся к другу. Репетилов поднял глаза и первым нарушил молчание:
- Если хочешь, я могу побыть с тобой до твоего отъезда?
- Нет, спасибо, я лучше побуду один, - спокойно ответил Чацкий и встал. - Если я правильно понял, тебе пора?
- Не то чтобы пора... Просто ждут кое-какие дела, которые могут еще подождать, поэтому я и спросил, не хочешь ли ты побыть в моей компании до отбытия.
После короткой паузы Репетилов неуверенно продолжил:
- Ну, что ж, тогда прощай, друг мой...
- Да, прощай...
Друзья пожали друг другу руки и обнялись.
- Мы навряд ли увидимся, - печально сообщил Чацкий, - я планирую путешествия. Есть еще множество мест, которые я не посетил и о которых даже не знаю. Наверное, я в дороге и умру...
- К чему эта чепуха, друг мой, Чацкий, - возмутился гость, - не говори так больше. Тебе, может быть, и легко произносить, а мне-то, слушать - больно...
- Прости...
На этой печальной ноте и расстались.
Вечер пришел быстрее, чем ожидал Чацкий. Багаж набрался солидный - три чемодана, которые бедный лакей Трифон еле донес до кареты. Небо опять хмурилось, а птицы летали на уровне четвертого этажа.
- Главное, чтобы дождь на перроне не застал, - сообщил лакей и сел на положенное ему место. Карета покатилась по улицами Москвы...
Через пол часа Александр Андреевич уже стоял на перроне и дожидался своего поезда. Вместо поджидаемого дождя начал дуть холодный ветер, что вскоре унес зловещего вида дождевые тучи.
По улицам Москвы металась осень. Она, словно рыща в поисках остатков лета, проверяла все до единой улочки, не оставляя без внимания ни поредевший кустик, ни древнее дерево. Больше всех страдали дворники. Им приходится убирать целые горы желтых листьев каждый день, каждый ранний час...
Чацкий глянул на часы - без пятнадцати восемь. Он решил проверить на месте ли билет и стал искать его. Немного покопавшись в карманах, Александр нащупал небольшую гладкую бумажку и, достав, посмотрел на нее, пытаясь удостовериться. Глаза Чацкого расширились. С недоумевающим видом он повернулся к стоящему рядом лакею и спросил:
- Трифон, в ту ночь, когда я просил тебя съездить на вокзал, ты съездил?
- Ну, да, мсье Чацкий, - удивленно ответил слуга, - как вы сказали, съездил и купил, а в чем, собственно, дело? Что-то не так?
- Не что-то, а все! - немного повысил голос Александр Андреевич. - Посмотри на него внимательно.
Лакей взял билет и внимательно посмотрел. Переведя, наконец, глаза на своего хозяина, слуга виновато сказал:
- Простите, мсье, виноват, но я не хотел, честно.
- Ты был в здравом уме? - настойчиво спросил Чацкий. - Трезвый?
- Простите, Александр Андреевич... Я выпил немного, но только немного, - принялся оправдываться лакей, - Вы же видели меня в доме...
- Ладно... Ведь все мы люди, каждому хочется того, что запрещено. Я прощаю тебя и еще. Я больше не вернусь сюда, в Москву... Продай дом и положи деньги в банк на мой счет. Возьмешь себе из этой суммы тройную свою зарплату и можешь устроиться на работу в другой дом, хорошо?
Слуга опустил голову.
- Вы, правда, уезжаете навсегда?..
- Да, навсегда, и ничего с этим не поделаешь, - немного строго ответил Александр Андреевич. - Так ты выполнишь мою просьбу?
- Я выполню вашу просьбу, мсье.
- Хорошо, спасибо. А вот и мой поезд...
Чацкий взял чемоданы и с божьей помощью отправился к вагону номер шесть, оставив слугу то ли в полном недоумении, то ли в полном разочаровании...

Купе досталось пустое. Чацкий поднял чемоданы на верхнюю полку и сел к окну. Поезд уже трогался и к тому моменту, как Александр задумался, он уже мчался в полный ход, разрезая «носом» воздух.
Ту-ту, ту-ту... ту-ту, ту-ту... Мчится поезд, рассекая воздух, и сбивая капли, не щадя ни мух ни мошек и ни кого кто встанет на пути. Черные тучи давно с неба облака смели и застелили небо, ветер стал сильней, ну, а воздух - холодней. Гнутся рельсы, тормоза скрипят, и снова в путь, длиннющий путь, в чужие земли и края...
- И валит пар, стучат колеса, куда ж теперь нас приведет дорога?.. - в купе вошел старик с большим чемоданом. На нем был белый свитер и серые брюки. Александр Андреевич сразу заметил невероятно длинную бороду, около сорока сантиметров. От удивления он приоткрыл рот, а старик лишь улыбнулся в ответ. - Здравья желаю, господин.
- Вам того же, - все еще удивленный ответил Чацкий.
На глаз старику было около пятидесяти пяти. Кроме бороды он имел еще и усы. Морщины расползались по щекам и лбу, нос горбинкой, глаза зеленые, уши ровные, макушка блестит. Обычный старик, с виду не обеспеченный...
- Ну-с... - «бородатый» протянул руку, - меня Алексей Степаныч звать, а вас?
- Александр Андреевич, - ответил Чацкий.
Ему сразу вспомнился Молчалин, но он прогнал мысли в темный угол, где была вымышленная паутина…
- Очень приятно, Александр Андреевич, - он улыбнулся, - вы докуда?
- До конца.
Чацкий глянул в окно. Там были степи, поля, холмы, за ними едва виднелись макушки деревьев. Солнце уже садилось. Его оранжевые лучи обжигали горизонт и все касающееся его. Облака пытались заслонить палящий диск, но только на время, ветер приходил на помощь солнцу и освобождал его от цепей облачных. Это борьба продолжалась на протяжении тысяч лет, но не один противник все еще не измотался, каждый до сих пор пытается одержать вверх, но облака одни, а ветер с солнцем заодно - не честно...
- Красиво, правда? - спросил старик и снова улыбнулся.
Чацкий не ответил, лишь посмотрел на попутчика и принялся снова смотреть в окно. Спустя пол часа стемнело. Уже через час в купе отключили лампы и улеглись спать.

Когда Александр Андреевич проснулся, его сосед по койкам уже оканчивал завтрак, убирая при этом со стола.
Часы указывали на девять двадцать. Чацкий зевнул, потянулся и, одевшись, вышел из купе. Мимо пробежала какая-то молодая девушка. Единственное, что Александр заметил, так это красивые голубые глаза. Он не стал зацикливаться на женской красоте и двинулся в вагон-ресторан.
Ресторан Чацкий застал пустым. Не теня время, он заказал завтрак и, перекусив, вернулся в купе, где Алексей Степаныч уже раскладывал карты, как будто чувствовал приход своего попутчика.
- В дурака? - поинтересовался Чацкий.
- Нет, не в Дурака, - ответил «бородатый», - в Умного. Кто победит - тот умнее. Идет?
- Хм... Идет.
Александр сел напротив старика и взял свои шесть карт.
- У меня шестерка, - весело сообщил Алексей Степаныч.
Старик медленно положил на стол Даму и улыбнулся. Чацкий, улыбнувшись в ответ, отбил карту козырной восьмеркой и задал давно мучавший его вопрос:
- Сколько вам лет, Алексей Степаныч?
- Мне? - переспросил попутчик и сразу же ответил, - пятьдесят девять, - старик опять улыбнулся, - завтра будет шестьдесят. Буду отмечать.
- Ого! Да у вас завтра юбилей, а вы в дороге! Так нельзя, Алексей Степаныч. Это дело завтра отметим.
Старик опустил голову и, подняв, промолвил:
- Ваш ход, Александр.
Отбившись два раза, Чацкий задал еще один вопрос:
- А вы откуда?
- Из «Нижнего Новгорода».
После было еще много вопросов, но самый главный, что был задан в последнюю очередь, получил ответ, который потряс Александра Андреевича. Он был о жизни...
- ...Когда началась война, я ушел на фронт, - начал Алексей Степаныч. - Первое время отслужил нормально, при штабе, но потом меня отправили с группой на спецзадание высокой важности. Мы должны были убить командира... не помню, как звать... Жуан или Жаан... что-то в этом роде, и незаметно уйти.
Ну так вот, вышли на заре. Небо красное, воздух ледяной. Мы по лесу еще шли тогда. Преодолели около шести километров и решили передохнуть. Присели и давай болтать. Тут вдруг слышим - строй приближается. Около трех сотен сапог топтали землю. Перепугавшись, мы попрятались в кусты и стали пережидать... К счастью все обошлось - это были наши. Они дали нам оружие и припасов на день и мы, решив не тратить пока свои, их использовали.
На утро подошли к штабу. Пошел снег. Ведь ноябрь на дворе - давно пора. Оказалось...
Внезапно вагон затрясся, прерывая слова Алексея Степаныча. Что-то вдали прогремело. Поезд резко дернуло, что-то внизу заскрипело и зашипело. Прогремел взрыв – совсем рядом, на расстоянии… двух-трех вагонов. Чацкий неволей повернулся к окну и замер от ужаса…

Сегодня рыба клевать не решалась. Что-то с ней было не так. Может место плохое? Да вроде нет – тенек, вода чистая, день сегодня просто чудесный… Странно как-то, не поймешь рыбу ту, то клюет – только успевай червя менять, то сиди весь день и дожидайся, когда же её светлость соизволит проголодаться! Нет, ну это просто издевательство!
- Слышь, Сань, может-с, место сменим, а? У меня нервы сейчас закипят-с! – обратился уже в возрасте мужчина к рядом сидящему парнишке лет четырнадцати-пятнадцати.
На его подбородке уже созревала седина. Глаза выглядели блекло, он много пил и редко чувствовал себя хорошо, наверное, этот день как раз таким и был (когда старик чувствовал себя положительно). Саша, в отличие от своего соседа выглядел бодро и готовым к приключениям. В его глазах горел огонь, огонь страсти… к рыбалке!
- Дед Велбер, давайте еще попытаем счастье?
- Ну…
Не успел он договорить, как с верхушки обрыва, что возвышался над ним в порядке трехсот-четырехсот метров, послышался чей-то голос:
- Эй, вы там!
Человек, что прервал здешний природный покой, получил ответ не сразу. Парень с дедом сначала переглянулись, потом глянули на незваного гостя и лишь потом ответили:
- Чего надо? – крикнул парень и показал деду Велберу язык, только проглядев на его лице недовольствие.
- Как рыба? Клюет? – отозвалось тем временем.
- Нет-с! Не хоть она сегодня клевать! – человек на верху слегка приподнялся – видно он сидел на коленях. - Да и не по-рыбацки ты выглядишь! Чего надобно-то? Проваливай!
Старик Велбер - скорее всего немецкое имя (уж больно исковерканное), посмотрел на сияющего рядом парня и строгим взглядом потушил его улыбку.
- Ничего!.. – принеслось ветром сверху, - спасибо за информацию!
Силуэт исчез из поля видимости, и Саша обратился к своему деду:
- До поросячьи странный он, дед, может, подкрутил там что, на дороге-то? Или шпион какой-нибудь из-за границы навязался… Хотя нет, акцент у него наш, русский…
- А… черт с ним! – махнул дед рукой и глянул на неспокойную озерную гладь.
Подул легкий ветерок… По приказу своего командира вода накинулась на берег беспощадно круша и захватывая в плен глиняных защитников. Трава помочь бы с радостью, да достать не в мочь ей. Волшебница Природа заколдовала ее, парализовала все конечности – со временем они исчезли и теперь трава, обремененная судьбой, вынуждена служить сигнальной башней, что предупреждает об очередной волне врагов то одних союзников, то других. Ее предки – деревья, также обреченные на вечный покой и мучительную смерть без обороны в случае опасности, стоят и каменным взглядом наблюдают за тем как различные стихии от воздуха и земли до воды и огня уничтожают одна другую, сокрушают в прах различных соратников – осин и орешников, кедров и дубов, папоротника и многого другого, что наворожила госпожа Природа… Они и прослезиться рады – но, увы, не дано это им. Деревья, наверное, часто обсуждают, добрую участь людей. Ведь они и передвигаться, и радоваться, и скучать и… и любить могут, могут еще кучу вещей. Никому больше не под силу делать перечисленное и многое другое так, как делает это человек.
- Деда, а, деда? – Саша посмотрел на своего дедушку.
- Чего тебе опять? – пробурчал он.
- А кем был твой отец?
Старик незаметно дрогнул.
- А чего тебе с того будет? – недружелюбно ответив, он встал и пошел вдоль берега.
- Дед, ты чего? – внук подскочил и, еле успевая за своим ворчуном-Велбером, принялся извиняться.
- Да замолчи ты! Ишь как! – старик повысил голос, - Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!
Он быстрым шагом направился вверх по тропинке, что вела в пышный лес, который словно бандитский клинок, пронзает речушка «быстрая». За лесом степь, за степью горы… а слева от его деревушка «Пышные верхушки». В деревне есть и немного того, и немного этого, кое-где встречаются эти, как их там?.. и совсем чуть-чуть тех.
Парень подбежал к своему старику:
- Дед, я же внук тебе, а ни какой-то гнусный пьяница, что пристал к прогуливающейся девчушке! – на лице Саши промелькнула улыбка, он продолжил, - Да и к тому же я настойчивый – не отстану, ты знаешь.
- Да, знаю… - протянул дед.
Вдалеке послышался стук колес железнодорожного транспорта. Очередной состав преодолевал опасный полумесяц обрыва. Железную дорогу здесь были вынуждены провести, так как лес, что рядом с ней, зарос непроходимыми зарослями, повязшими в лесных топях. Строить дорогу было не только трудно, но и опасно, утомительно, нудно, противно и так далее. Этот лес так и оставили нетронутым. Сейчас там редко можно встретить даже обычную бабочку. Болота постепенно всасывают и всасывают в себя беспомощные растенья. Розам и шипы не помогли… Слизистая пасть утащила их бездну своей «бесплотной» плоти, даже не дав шанса на борьбу.
- Ну, так кем? – внук присел на первый попавшийся камень.
- Не тем, кем бы ты хотел его знать… - тоскливо глянув в озеро, пробормотал старик. – К…
- БАХХ!!!
На верху обрыва прогремел сильный взрыв, грохот и лязг колес локомотива услышался обоими очень-очень отчетливо. Оба глянули вверх.

Поезд переворачивало, пассажиров кидало в разные стороны, что-то недалеко горело. Крики, короткий плачь и ужас. Они падали… Падали вниз с огромной скоростью.
Плюх!! Всех резко подкинуло вверх. Звуки заглушило. У Чацкого зазвенело в ушах. Он держался рукой за ножку стола и еще какую-то железяку. Алексей Степаныч потерял сознание еще при взрыве. Ему пробило голову. К счастью, Чацкий сумел уберечь его от остальных повреждений. Прижав обмякшее тело старика к груди, он обхватил его рукой и зацепился за ту самую железяку. Сам же он получил по полной от аксессуаров Алексея Степаныча и чемоданов.
Падали они совсем не долго, около пяти секунд. Когда их вагон вошел в воду ситуация изменилась. Адреналин отступил. На удивление окно уцелело – отделалось одними трещинами.
Чацкий огляделся. На полу была кровь Алексея Степаныча, одна из верхних «лежанок» свалилась, повсюду валялась одежда и какая-то посуда, мерцал свет, то ускоряясь, то наоборот. Александр только сейчас услышал плач и крики вокруг. Его купе было закрыто. Пристав и оставив Алексея Степаныча на полу, он подошел к двери и робко открыл ее. В купе хлынула вода.

- Берегись! – дед прыгнул на внука и закрыл собой.
Сверху падало около трех вагонов и куча колес, пружин, болтов и прочего.
Приземляясь, колеса от поезда с бешеной скоростью катились по склону и, взлетая вверх у берега, неуклюже плюхались в воду, прорезая ее гладь. Все остальное либо вонзалось в землю, либо пропадало в, уже не прозрачной воде.
Один из вагонов, чуть-чуть не долетев до воды, ударился о берег. Его смяло, как пружину и он свалился в бок, подняв клубы пыли. Второй перевернулся в воздухе несколько раз и только слегка задел берег, но это «слегка» превратилось в катастрофу – он приземлился на озеро боком. Разом лопнули стекла, чей-то полный ужаса крик пронзил витающий в пространстве звуковой хаос и стих.
Третьему повезло. Он словно переволновавшийся ныряльщик нырнул в воду, оставив море брызг.
Наверху обрыва повисло еще два вагона, но, по-видимому, они не питали особого желания к повтору подвига «переволновавшегося ныряльщика». Там, наверху, стена огня, сопровождаемая черным дымом, атаковала остатки локомотива. Весь состав охватил огонь, и выйти никто не мог. Люди были в ловушке. Наверное, даже чудо сейчас им помочь не могло...

Почувствовав холодное журчание, услыхав еще более сильное проявления ужаса и страха, заметив панику… Чацкий, с надеждой, что его послушают, во весь голос крикнул:
- НЕ ПАНИКОВАТЬ!!!
Он замер от удивления. Практически все услышали его и самое удивительное – замерли, остановились, устремив на него взгляды, полные надежды и мольбы о спасении. Чацкий даже как-то растерялся.
Но тут ему на плечо чья-то рука тяжело улеглась, и он услышал знакомый голос:
— Господа, если хотите жить, нужно действовать осмысленно. Несколько минут назад вы походили на микроскопические молекулы, которые что и умеют делать, как беспорядочно двигаться…
Чацкий повернулся и увидел Алексея Степаныча. Тот улыбнулся в ответ.
— Так как же мы будем выбираться… Вода-то поступает потихонечку…
— Нам не выбраться! Мы все обречены, это очевидно!
Какой-то рыжий мужчина выскочил из толпы, что была у входа в вагон. Его кровавый шрам на щеке, фингал под правым глазом и куча ссадин, говорили только о том, что получил он побольше Чацкого, раз… скажем в пять.
— Ты чего кричишь? А? — Алексею Степанычу храбрости было не занимать. Рыжий был довольно плотного телосложения, и по нему было видно — вот-вот сорвется… — Мы стали на колеса на дне озера! Вода поступает не так быстро, у нас вполне есть время обдумать все…
— Да нет у нас никакого времени! — крикнул еще один муж. У этого были черные волосы и маленькая бородка, ссадины на руках.